Посол
Презрение и страх - вот взгляд горожан на кочевников. Наук и искусств нет в степи, по крайней мере в той формальности, в какой они существует в городах. И законов нет. Есть правила. И нет тюрем, потому что нет городов. Глава рода сам назначит наказание нарушителям общественного порядка, и обычно это смертная казнь. Личная гигиена, с частым отсутствием воды, тоже мягко говоря, своеобразна. Воинственные степняки, буквально выросшие на улице, на коне, были самым опасным врагом для разряженных армий горожан. Они налетали неизвестно откуда, на своих быстрых конях, и исчезали неизвестно куда, где их искать в степи? У них же городов нет!
Палабрия была одной из самых мощных держав на континенте. Её древняя культура уходила в самые истоки цивилизации, армия была прославлена подвигами, и дворяне вели родословные от легендарных имён. К западу от Палабрии пестрел десяток городов-государств, служивших своеобразным барьером, а за ними воинственная Ассения. За Ассенией, снова стояли города-государства, а потом океан. К востоку от Палабрии простиралась бесконечная степь. Отношения Палабрии со степью были дружественные. Степняки привозили на рынки мясо, шерсть и шкуры, скупали керамику и продукты ремёсел. Торговля была взаимовыгодной, без них, экономика Палабрии не могла бы существовать. Все было мирно за исключением одного инцидента, произошедшего несколько лет назад. В одном из пограничных провинциальных городов, пьяные степняки подрались в трактире и жестоко избили одного из горожан. Кто затеял драку было неизвестно, все участники были мертвецки пьяны. Так как горожанин получил увечья, городской суд отправил степняков в тюрьму. Кочевники вернулись с посольством, извинялись, предлагали выкуп и городу, и семье пострадавшего. Обещали наказать драчунов по своим законам, на Родине. Они были поражены, когда им ответили отказом. Закон есть закон. Степняки отправились в столицу. К их изумлению, в столице только развели руками. Провинция имела статус автономии, верховная власть не могла вмешиваться в их судебные процессы. Посольство вернулось в степь. Через несколько недель, в предрассветной мгле, десяток кочевников перелезли через городские стены провинциального города. Они перерезали спящую стражу и открыли ворота. В город въехала сотня вооруженных всадников. Они сразу отправились к тюрьме и освободили ВСЕХ заключённых. Насильники, воры и убийцы, сидевшие в цепях много лет, оказались на свободе. В городе начался хаос. Тюремщики, плохо обращавшиеся с плененными степняками, были четвертованы в тюремном дворе. Выпытав (в прямом смысле) у начальника тюрьмы, где дом судьи, кочевники направились туда. Они надругались над его дочерьми, сожгли его дом, а потом отправились навестить мэра, где сделали тоже самое. Разграбив городскую казну, они распяли мэра и судью на городских воротах, и исчезли в степи.
Новость о случившемся повергла королевский двор в состояние шока. Мир, покой и сотрудничество, длившееся сотни лет, было нарушено из-за пьяный драки нескольких идиотов. Был нанесён серьезный удар по престижу короны. С другой стороны, война со степью была немыслима. В древние времена, старинные царства, которых уже нет на карте, полностью захватившие континент, пытались поработить степь. Они вторгались туда с гигантскими армиями, слонами и колесницами, и никто не вернулся назад. Кочевники появлялись в предрассветной полутьме, осыпая противника градом горящих стрел, и снова исчезали, не вступая в бой. Они жгли траву и отравляли колодцы. Армии императоров таили, так и не встретившись с противником. Отчаявшись, они поворачивали назад, тогда степняки атаковали ежечасно, унося сотни жизней в каждый стычке, но так и не вступая в сражение. Единицы выживших, безумных солдат, рассказывали об обложенных огнём лагерях, и граде стрел, обрушивающихся на спящую армию в предрассветный час. Но король Базиликку не мог оставить эту ситуацию безнаказанной. Он проклинал момент, когда не отнёсся к ней серьёзно, и лично не заставил зазнавшихся провинциалов, отпустить этих проклятых степняков. Если не отправить карательную экспедицию, никто больше не будет воспринимать его власть. Ни аристократия, ни народ. Против державы был совершён акт войны. Вассалы, поняв, что центральная власть ослабла, восстанут, или перейдут на сторону Ассении. Воевать со степью было бы самоубийством. Никто не знал, как далеко она простирается, и сколько там вонючих степняков скачут на свoих вонючих коротконогих конях. Подумав, Базиликку, поступил чисто по-палабрийский. Он стал собирать армию. Вёл переговоры с вассалами. Все понимали, что война не нужна, и формирование корпуса затягивалось. Наконец, на границе со степью появилось несколько полков, которые приносили больше вреда, чем степняки. Солдаты получали зарплату, грабили крестьян, и волочились за крестьянками. Базиликку ждал момента, когда случай с кочевниками забудется, чтобы отправить солдат по домам. Наступила весна. Кочевники не приехали на рынки. Цены на мясо в Палабрии подскочили. Промышленность осталась без необходимого сырья - шерсти и кожи, и без покупателей на керамические изделия и продукты ремёсел. В стране назревал экономический кризис, который грозил бунтом. Двору ничего не оставалось делать, как отправить в степь посольство. Группа палабрийской знати моталась три недели по степи, не встретив ничего, кроме заброшенных стойбищ. Продукты и вода закончились, посольство охотилось на быстрых степных куланов, неуловимых, как сами кочевники, и болели от местной воды. Посол Роймийо воздавал хвалу небу, что они не пошли на степь войной. «Мы оставили бы здесь до последнего солдата» - думал он. Наконец, их вконец измученных, подобрал ханский патруль. К их удивлению, степняки их встретили очень гостеприимно, поселили в белых юртах, и прекрасно кормили. О, давно горожане не ели свежей баранины! Но переговоры кочевники вёл жёстко, словно не понимая концепции компромисса. Никаких репараций. Сами виноваты. Разграбленная городская казна пошла на финансирование компании. Не хотите торговать, пасите баранов сами. Роймийо согласился, только лишь бы убраться из степи. Он хотел обратно в город, в тенистый сад своей виллы, и в хорошую ванну. Послов щедро одарили, и отряд ханской охраны проводил их до границы. Торговля возобновилась, но неприятности Палабрии только начинались.
Ассения было машиной войны. Воинственный народ поставил военное дело на промышленных уровень. Огромная профессиональная армия содержалась засчёт военных походов, которые проводились ежегодно. Солдаты носили стандартную форму, несли одинаковые овальные щиты, на головах стандартные цилиндрические шлемы. У них были заготовлены понтоны для переправ через реки, и осадные машины, чтобы взять любую крепость. Каждую весну они шли на войну, захватывали страну или две, и отдыхали зимой. Города-государства между Ассенией и Палабрией, тихонько таяли, и становились Ассенией. Они были жестокие завоеватели. Города разграблялись, жители обращались в рабов, уничтожалась религия побеждённых. Империя росла, а вместе с ней армия и доход казны. Этой весной Базиликку вынужден был собрать войско и маршировать на запад, чтобы защитить своих сателлитов. Ассенийцы наступали, как гигантская живая мясорубка серых доспех против разряженной армии Палабрийцев. Палабрийцы выстояли, но потери были чудовищные. Поняв, что больше ему не продержаться на поле боя, Базиликку отступил в столицу, собрав туда как можно больше людей и ресурсов. Поработив несколько пограничных городов-государств, Ассенийцы появились под его стенами с огромной армией и осадными машинами. Продукты заканчивались, а бой нет. Обезумев от отчаяния, Палабрийцы подожгли свои колесницы и сбросили их на голову наступающих, коней-то они уже съели давно. Было ясно что крепость падёт. Но Ассенийцы остановили атаку. Был вечер, и решающий штурм был отложен на завтра утром. На городском совете Палабрийцы приняли решение. Они проводят последнюю ночь вместе. Утром убивают своих жён, детей и престарелых родителей. В парадной форме с музыкой, мужчины маршируют утром на лагерь Ассении и дают последний бой. Палабрия умрёт в бою, и не отдаст город на поругание. Но ночью свершилось чудо. В предрассветный час на лагерь Ассенийцев полился огненный дождь. Полусонные военноначальники Палабрии, разбуженные часовыми, столпились на городской стене. В утреннем мгле, они разглядели армию кочевников, поливающих горящими стрелами лагерь их врагов. В лагере Ассенийцев царил хаос, стрелы лились непрерывным огненным потоком, воины прятались под щиты, облачиться в доспехи не было шансов. Начались пожары. Как только начало светать, кочевники бросились в атаку. Конники смяли полуголых Ассенийцев, нещадно рубя напуганных солдат. Палабрийцы тоже хотели пойти в наступление, но потом остановились. Уже рассвело, и часовые увидели с другой стороны крепости, огромный отряд конницы, который спокойно стоял там, как бы не обращая внимания на битву. Кони жевали траву, а всадники молчали, игнорируя все происходящее. Что это за второй отряд? Почему они не в бою? Что у на уме у этих степняков? Базиликку решил подождать с атакой. Тем временем, Ассенийцы смогли собраться с силами и начали контр-наступление. К удивлению и ужасу Палабрийцев, кочевники стали отступать, практически не вступая в бой. Ассенийцы бросились в погоню, в упоении предстоящей победы. Вестовые, маячившие на углу крепости, подали условный знак. Засадный отряд конницы начал наступление. Это была тяжелая кавалерия, состоявшая в основном из дворян, закованные в латы всадники. Копыта грузных коней вырывали траву и куски земли из грунта, казалось что сама земля дрожала под натиском этой лавины. Засадный полк кочевников выкатился из-за стен крепости и летел неудержимой железный волной на Ассенийцев. Те, поддавшись на притворное отступление первого отряда, уже не смогли перестроить ряды. Кочевники раздавили пехоту и в считанные минуты изрубили Ассенийскую конницу. Отступавшей отряд степняков развернулся и добил разбегавшихся неудачников. Те Ассенийцы, которые бежали в сторону крепости были встречены градом стрел. Армия Ассении перестала существовать. Кочевники волочили раненых Ассенийцев на верёвках, рубили их на куски, поле перед крепостью была залито кровью. Палабрийцы смотрели на эту картину со смешaным чувством восторга и ужаса. Сегодня они собирались вырезать своих детей, жён и родителей, и идти в последний бой. Степняки перебили их жестоких врагов за несколько часов, причём особо не напрягаюсь, да ещё с каким хитрым манёвром! Что от них ожидать дальше? Но кочевники, как будто не обратили на город никакого внимания, и принялись разграблять лагерь Ассенийцев. Через некоторое время в сторону крепости направилась жуткая процессия. Несколько десятков кочевников гнали группу совершенно голых пленных Ассенийцев, и заставили их копать ямы, напротив городских ворот. Потом появилась вторая группа, голые пленные несли кресты, которые вкопали в эти ямы. На крестах были распяты Ассенийский царь и его вельможи. Что это за кровавый жест? Дань победе или предупреждение нам? Что на уме у этих варваров? Палабрийцы решили отправить посольство, поговорить со степняками, другого выхода не было. Главой посольства был назначен Роймийо, как человек знакомый с кочевниками. Он опять воздал хвалу богам, что они не пошли на них войной.
- Эх, свежей баранины бы сейчас - подумал старик, вспомнив свое пребывание в степи.
В разграбленном лагере их как будто ждали. Вежливо встретили вестовые и проводили внутрь. Послы в ужасе шли между куч окровавленных доспех и гор трупов. Кочевники пировали, положив щиты на тела поверженных врагов. Послов подвели к гигантскому обгоревшему шатру царя Ассении, и впустили внутрь. На столе лежала карта, знаменитая карта Ассенийских царей, покрывавшая весь континент. Такая карта была только у них. На карте стояли дорогая посуда и явства, она уже была забрызгана жирными пятнами и вином. Сокровища Ассенийских царей были разбросаны на полу. Кочевники иногда наступали на жемчуга и изумруды своими окровавленными сапогами. Все были в доспехах, доспехи были покрыты кровью, как тоненькой сеточкой, и латы, и лица воинов были покрыты непрерывным налётом крапинок крови, от сечи, которая была сегодня. На кушетке лежал огромный раненый богатырь, часть его доспехов была снята, и два лекаря зашивали рубленую рану на его груди. Несмотря на это, бородатый великан громко смеялся и пил вино из золотого кубка. В углу шатра рыдали дюжина полу-обнаженных красавиц. Это были наложницы Ассенийского царя и его вельмож, явно уже поруганные.
- Посол Роймийо, добро пожаловать в ставку - Хан Чолон обнял его. Чолон был высокий широкоплечий воин лет 50-ти с глубоко посажеными холодными глазами убийцы и короткой треугольный бородой. От него пахло кровью, и Роймийо казалось, что он в объятьях медведя, только что задравшего человека. Роймийо поклонился ниже чем это требовалось по этикету.
- Мы в вечном долгу перед вами и вашим народом.
- Вы дрались как львы, вы если бы не выстояли, мы могли бы не успеть.
Хан Чолон был благородным воином и дальновидным политиком. То что Ассения идёт войной, он знал раньше чем Палабрийцы. Мясные лавки были в каждом городе, и все доносили в ханскую ставку. Он собрал кочевников, подошел к границе Палабрии, и ждал пока армии горожан измотают друг друга. Увидев, что Ассенийцы побеждают, он стал ждать, когда их боевой настрой смениться эйфорией, предвкушениям кровавого погрома. И этот час настал. Если бы они опоздали, и Палабрийцы уже привели бы в исполнение свой кровавый план, ни один мускул бы не дрогнул на его лице. Роймийо смотрел на стол. Он нормально не ел уже давно.
- Как у вас в крепости с продуктами? - спросил Чолон.
- Неважно - ответил Роймийо - всех крыс три дня назад съели.
- Отправьте сегодня же обоз, возьмите сколько продуктов вы хотите, пусть ваши люди поедят досыта, они этого заслуживают.
Роймийо поклонился прижав руку груди.
- А можно мне вон ту баранью ногу прямо сейчас, пока я посылаю за обозом - очень хотелось сказать ему.
- Завтра утром я приду посмотреть город - продолжал Хан.
Роймийо не знал что ответить, он пытался открыть рот, но Хан уже отвернулся от него, вернувшись к своим соплеменникам, и нукеры, буквально вытолкали посольство из шатра.
- Завтра утром ворота города должны быть открыты - сказали послам.
- Ну как же ... на каких условиях ... гарантии ... - мялся Роймийо.
- Если ворота не будут открыты утром, к вечеру не будет ни ворот ни стен - сказали ему.
В шатре раздались смех и вопли, видимо опять принялись за наложниц. Послов проводили до границы лагеря.
Оставалось надеется только на милость кочевников. С обессилевший поредевший армией, они не продержаться против этих варваров и дня. Но как объяснить это королю? Роймийо решил вначале накормить его. Когда обоз с продуктами пришел, и двор поел досыта, Роймийо объяснил ситуацию.
- Если мы не откроем ворота, они их откроют сами, у нас просто нету другого выбора, как надеется на их милосердие. - Закончил он.
- На милосердие варваров? - возмутился один из министров - завтра нам всем конец.
- Они могли бы нас всех отправить вот это едой, но мы же живы!
Базиликку чуть не поперхнулся.
- А может отправлять врагов это не в их правилах, не по-солдатски?
- А нападать на спящих противников - нормально? Они всё сделали бы для победы, также как любой другой народ.
Этот довод убедил Базиликку.
- Мы впустим их завтра в город. Торговаться с ними сейчас бессмысленно. На всякий случай вооружите всех, пусть у каждой матери будет под платьем кинжал.
Утром Палабрийцы открыли городские ворота. Но кочевники не спешили, они возились с обозом, как будто собираясь в путь. Только поздним утром они построились у городских стен. Это было внушительное зрелище: конное войско приняло форму гигантского полумесяца - тяжелая кавалерия на правом фланге, легкая - на левом, а посередине - ханская гвардия. С изумлением, Палабрийцы обратили внимание на то, что армия кочевников гораздо более малочисленная, чем былая армия Ассении, и чем армия, которая была у них, до войны. Вчера, во время сражения, всадники беспрестанно снующие по полю боя, произвели на них впечатление бесчисленных. Первый отряд степняков вошёл в город и занял позиции по обеим сторонам ворот. Было понятно, что эти люди останутся охранять ворота, на случай какого-то подвоха со стороны Палабрийцев. Десятки воинов забрались на стены. Горожане им не препятствовали, это было бесполезно. Манёвр длился мучительно долго, Палабрийцы никак не могли понять, будут кочевники их резать сегодня или нет. Наконец-то Хан со своей гвардией медленно въехали в город. К огромному облегчению горожан, основная армия степняков осталась за городскими стенами. Роймийо встретил хана глубоким поклоном и стал показывать ему город. Кочевники с огромным любопытством смотрели вокруг, многие были в городе первый раз. Долго осматривали стены и башни, о чем-то переговариваясь.
- Ну все, обсуждают, как города брать, конец пришел цивилизации - вздохнул Роймийо.
Они медленно двигались верхом по городским улицам, посмотрели рынок и торговые ряды, с интересом рассматривая хорошо одетых и чистых горожан. И те смотрели на них с благоговением и ужасом. Ханская гвардия состояла из несколько сотен облачённых в сталь гигантских воинов. Их доспехи были украшены мехами. Лица покрыты шрамами. Было видно что кроме убийства и насилия, эти люди не знали ничего. Очень сильно пахло потом и конским навозом. Доехав до храма, Чолон направился внутрь прямо на коне. Священнослужители преградили ему дорогу, верховный жрец схватил коня за уздцы костлявыми руками.
- Это храм святой, язычник.
Жрец был в длинном, расшитом золотом голубом халате, длинные седые волосы ниспадали на белый воротник. Ханские нукеры оттащили его в сторону, бросили о земь, пиная ногами, и отделали нагайками на глазах у всех.
- На коне в храм! - плакал жрец - Кощунство! Варварство!
- Хан не ходит пешком - объяснил ему старший нукер, просунув сложенную нагайку ему под бороду и приподняв ею за подбородок - Хан делает что хочет.
- Если бы не он, Ассенийцы уже бы сожгли тебя вместе с твоим сараем - добавил Роймийо.
Жрец уполз в сторону, встал на колени и стал горестно молиться, воздев руки к небу. Остальные жрецы разбежались.
Хан и его вельможи гарцевали верхом внутри храма. Степняки были язычниками. Они поклонялись солнцу и ветру, у них был бог войны, и бог смерти и много других богов на разные случаи жизни. Палабрийцы верили в одного бога. Храм был украшен росписями о его деяниях. Вот он открывает океан, как книгу, чтобы достать затонувший корабль. Вот излечивает прокажённых. Вот искупает деяния грешников.
- Вы молитесь богу, который проповедуют любовь, равенство и милосердие, а сами кроме интриг, междоусобиц, и порабощения друг друга, не знаете ничего. Мы поклоняемся волку, а мы волки и есть. Верны себе. - Думал Чолон.
Он ухмыльнулся и выехал из храма. Кочевники двинулись в сторону городской площади. Базиликку и его двор ждали их там, намеренно не облачившись в доспехи, чтобы этим показать свою покорность, безоружные, и пешие.
- Я навек твой слуга и младший брат - прижав руку к груди, Базиликку поклонился Чолону.
- Мы братья близнецы - ответил Чолон - соседи всегда должны выручать друг друга. Ассения - чума, пожиратель царств и их нужно было остановить. Много ваших полегло?
- Половина тех кто могут держать меч - ответил Базиликку с горечью.
- Вы храбро сражались и долго сдерживали их натиск. Пока армия Ассении ослаблена, я хочу ударить по их столице. Я оставляю тебе их обоз, сохрани его для меня, я его подберу на обратном пути.
- До последней монеты спросишь с меня - Базиликку опять поклонился.
- А также пленных, можешь их казнить, можешь отправить на какие-то работы, я не могу их тащить с собой, они замедлит моё продвижение.
- Я найду им, что делать - ответил Базиликку радостно.
- Но самое главное, это мои раненые бойцы. Я оставляю с тобой своих раненых воинов, пожалуйста займись ими.
- Их будут лечить дворцовые лекари, как будто это мои дети.
- До встречи, король! - Чолон поднял вверх руку, подчёркивая равный статус Базиликку.
- До встречи, Хан - Базиликку опять поклонился.
Чолон развернулся, и его кавалькада двинулась из города. Базиликку был счастлив: кочевники прискакали из степи, изрубили его врагов, не сделали его вассалом, не просили дани, оставили ему весь Ассенийский обоз с сокровищами и рабов. Точно варвары, не дать ни взять.
- Лучших лекарей для их калек, иначе потом доктора понадобятся нам - сказал он Роймийо.
* * *
Нойко был из знатного рода. Его отец был приближенным Астара, отца Чолона, легендарного хана, объединившего степь. Мать Нойко умерла когда он был совсем ребёнком, и его воспитывали бесконечная череда кормилиц и бесчисленных наложниц отца. Отец погиб в сражении, и подростком Нойко было отдан на воспитание дяде, Шобергу. Шобергу был советником Чолона, вторым человеком в степи. Полный, почти круглый, он был рубакой, и было непонятно, как такой толстый человек может обращаться с саблей. Шобергу был хитёр, как лис. Чолон был дальновидным политиком, но Шобергу дополнял его. Вместе они составляли непобедимый тандем. У Шобергу было восемь дочерей от разных жён и наложниц, но ни один из его сыновей не выжил. Нойко был ему сыном, которого у него никогда не было. Шобергу сам учил его держаться в седле, стрелять из лука, держать в руках меч. Нойко рос потенциальным принцем крови, и все это знали. Но он относился к заискиваниям сверстников снисходительно. Нойко был молод, его интересовали охота, сражения и девушки, а не политика и власть.
Наконец-то дали приказ наступать. Они неслись из за крепости, после часов ожидания, неудержимой конной лавиной на врага. Атака была в чем-то скучной. Ассенийцы шатались как пьяные, застигнутые врасплох. Кочевники рубили их сплеча. Наконец Нойко заметил достойного соперника. Раза в два старше его, лет сорока, пеший, он держал оборону против десятка степняков. Ворвавшись в круг, Нойко объехал воина и спешился, отдав коня ездовому.
- Пусть примет смерть от равного - сказал он солдатам - направляя на Ассенийца меч.
Тот мрачно улыбнулся и вступил в бой. Ассенийский воин был измотанный, доспехи на нём были одеты как попало. Нойко из вежливости пофехтовал с ним, потом, одним ударом распорол ему живот ниже панциря, где не было доспех. Ассениец подобрал кишки и бросился на Нойко. Вздохнув, Нойко ударил его в грудь мечом, поверх брони, проткнув воина насквозь. Слабо улыбнувшись, солдат шагнул вперёд, ещё более нанизывая себе на меч Нойко, достал из-за спины кинжал, и быстро засунул его в щель в доспехах кочевника. Он ещё раз слабо улыбнулся, и умер. Мир закружился в глазах Нойко. Он видел, как к нему бежали нукеры. Его ординарец, великан Тахтан, нёсся к нему через поле боя, разбрасывая Ассенийцев боевым молотом. Его наспех перевязали, и понесли на руках ставку, к знахарям. Все понимали, что если Нойко умрёт, никому не сносить голов.
* * *
Прозрачная расшитая занавеска из неизвестной ткани бессильно колыхалась на ветру. Нойко открыл глаза. Дворцовая комната, странная мебель, огромная кровать.
- Где я?! В плену?! Нет, не может быть, тогда условия не были бы такими шикарными. Что это?! Рай? Но почему тогда боль, туман в глазах и слабость?..
Знахари поили его живительным бульоном через трубочку, и перевязывали рану. Нойко стал поправляться. Вскоре реальность стала приоткрываться ему. Он был в Палабрии с двумя десятками других раненных. Войско ушло брать столицу Ассении. Горькая тоска охватила Нойко. Возможность вечной славы была упущена. Его братья сейчас рубятся в битве, которая бывает раз в тысячу лет, а он лежит здесь беспомощный на шёлковых простынях. Рана заживала медленно, и через некоторое время, Нойко смог ходить, опираясь на меч. Большинство остальных раненных были простые солдаты, они занимали квартиры внизу, вокруг двора, и были счастливы от происходящего. Первый раз в их суровой жизни, им не нужно было тяжело работать или воевать. Их лечили, еды было вдоволь, не нужно было целыми днями пасти скот или болтаться в походах. Из дворян был только Нойко, и сухопарый угрюмый старик Брахо. Брахо был молчалив, и открывал рот изредка, только чтобы сказать какую-нибудь гадость, задевающую всех.
- Как здорово, не придётся ни с кем общаться - обрадовался Нойко.
Солдаты относились к нему и к Брахо с отчуждённым почтением и держались между собой. Язык в Палабрии был очень похожий на чём говорили в степи, но читал Нойко мало, откуда в степи книги. Обезумев от скуки, он стал заниматься в дворцовой библиотеке, в Палабрии хранились манускрипты, восходящие к началу времён. Он сидел там часами, с трудом складывая слова. Библиотекарем был грузный седой книжник, ему помогала в работе его дочь - юная Альмека. Она была белокожей хрупкой девушкой с золотыми волосами и голубыми глазами. Они днями просиживали за старинными книгами, Альмека помогала Нойко разбирать древние письмена. Скоро он читал уже свободно. Он изучал мифы и легенды, истории народов и их верования, читал про древних царей, деяния которых создали мир, в котором он жил. Иногда они гуляли с Альмекой, она помогала ему идти по тенистому дворцовому саду. Когда их руки случайно соприкасались, она краснела, и смотрела на Нойко, смущённо и преданно. Они нравились друг другу, но Нойко думал: она такая хрупкая, как бы не придушить её случайно в объятиях, в первую ночь. Да и какие дети будут от такой худышки.
Утром в дверь постучали; это принесли одежду, сшитую для Нойко. Он сидел на кровати и смеялся, думая что у него сейчас разойдутся швы. Кружевные рубашки, обтягивающие панталоны, башмаки с бантами. Что это за наряды?! Нойко долго вертел в руках башмак. Кожа была выделана отменно, и шитьё было исключительно тонким. Размер бы поменьше, обувь сгодилась бы для какой-нибудь аульной модницы. В дверь снова постучали. В комнату вошёл разряженный молодой аристократ. На нём был расшитый золотом кафтан, обтягивающие брюки, на поясе красовался короткий меч, казавшийся игрушечным.
- Меня зовут Дорильо - изысканно поклонился он - мне поручено сопровождать вас и показать дворец и город. Как вам работа наших портных?
Нойко стоял посередине комнаты, полуголый, в тесных палабрийских штанах, и опирался на меч. Его разбирал смех.
- А мужскую одежду они смогут пошить? - не выдержал он.
Дорильо изо всех сил пытался сдержать злобную гримасу. Его красивое лицо исказилось, и губы задёргались. Нойко понимал, что только что оскорбил дворянина, равного себе, но Палабриец ничего не мог в этой ситуации поделать. Перед ним стоял раненый герой-освободитель, и ни о каком конфликте не могло быть и речи. Нойко догадывался, что тот видит в нём лишь неотёсанного мужлана, волею судеб заброшенного в их странный мир.
- Я пошлю за портными - сдержанно прошипел Дорильо - уверен что они смогут вам что-то подобрать. - и придерживая игрушечную шпагу, он вылетел из комнаты, стуча каблуками.
Нойко провёл пол дня разбирая одежду, оставленную с трофейным обозом Ассенийцев, и с трудом смог найти себе несколько костюмов. Дворцовые портные их подлатали, и подогнали под его размер. Его стали приглашать на королевские ужины, это были чрезвычайны скучные вечера, где простой прием пищи был превращен в бесконечный ритуал, и еда и разговоры были подчинены бессмысленному регламенту. Но Альмека с радостью сопровождала его, если он её звал.
Нойко поправлялся, он стал немного ездить верхом, и носить лёгкие доспехи. Его радости не было предела. Дворцовый распорядитель предложил ему женщин, но Нойко отказался, он ещё не чувствовал себя достаточно сильным для любовных приключений, и водиться со светскими шлюхами ему не хотелось.
Однажды ночью в двери стали настойчиво стучать.
- Кого ещё демоны принесли? - Нойко напялил латы на голое тело, и открыл дверь держа в руках обнаженный меч.
Это был Брахо.
- Проблема - лаконично сказал он.
Если Брахо решил разбудить его среди ночи, это точно была проблема, и явно серьёзная. Солдаты тоже выздоравливали, тоскуя от безделья, они играли в карты и кости, проигрывая друг другу трофейное добро. У многих появились подруги, вдов в городе было много. Сегодня нoчью, выпив, они повздорили, из-за игры или из-за женщин, и подрались. Трое из них покалечились пуще чем в сражении.
- Дать всем плетей, а зачинщиков повесить - Брахо предложил простое решение проблемы.
- Нет, Брахо - Нойко обнял его - мы сами виноваты.
- Мы виноваты?!- возмущению Брахо не было предела - Ты вообще в библиотеке целыми днями торчишь, азбуку чёртову выучил!
- Мы их бросили самих по себе - сказал ему Нойко - бараны без пастухов достаются волкам.
Утром они разделили солдат на четыре отрада и велели им носить доспехи, согласно их родовой принадлежности. Поговорив с Палабрийскими поварами, они ограничили их рацион. Алкоголь только по выходным. Фехтование и манёвры каждый день. Солдаты сначала возмущались, но потом недовольно и покорно смирились с приказами офицеров. А через несколько дней они превратились в слаженный отряд, который привычно жил, под командованием старших по званию. Ежедневно они выезжали на прогулку по городу, и Нойко, и Брахо, в сопровождении десятка вооруженных всадников. Брахо пытался не подавать вида, что он был безмерно счастлив. Происходя из бедного дворянского рода, у него никогда не было своих нукеров.
Однажды днём, проезжая мимо рынка, Нойко обратил внимание на группу девушек, оживлённо разговаривавших в тени. Одна из них стояла спиной, её чёрные волнистые волосы струились на синий, расшитый узорами плащ. Она оглянулась, как бы почувствовав его взгляд. Огромные чёрные глаза, изумительная белая кожа, скуластое лицо, большой рот, тонкие красные губы. Их глаза встретились. Нойко остановил коня. За ним остановился его кортеж. Девушки перестали разговаривать и посмотрели на них. Приглянувшиеся ему брюнетка улыбнулась, сверкнув глазами, потом они рассмеялись, и ушли взяв друг друга под руки.
В свите Нойко был профессиональный лазутчик по имени Калё. Невысокий морщинистый мужик лет 40-ка, он получил две стрелы во время последней вылазки против лагеря Ассенийцев, и приходил в себя вместе со всеми.
- Видишь эту, в синем плаще? - сказала ему Нойко.
- Да, господин офицер - ответил тот.
- Проследи где она живёт.
- Будет сделано.
Калё был очень рад, ну подумаешь найти молоденькому князьку, где красотка живёт, все равно хоть какое занятие.
Нойко стал появлятся у её дома, сопровождать её со своим отрядом, не назойливо, пару раз в день. Он смотрел на неё, но не пытался заговорить. Она старалась не смотреть на него, лишь иногда украдкой, бросала взгляд, полный любопытства, было ясно что его внимание ей крайне льстит. Нойко навёл справки и через городскую администрацию узнал, что она дочь богатого купца, мещанка, не дворянка, но из очень хорошей семьи. Заигрывать с женщиной такого ранга было нельзя, нужно было свататься, и Нойко попросил об этом Брахо. Тот сделала вид, что чрезвычайно раздражен всей этой суетой, хотя на самом деле был безмерно горд. Её звали Рошанна. Её семья была рада породниться с Нойко. Свадьбу играли во дворце, пировал весь город. Базиликку понимал, что брак степного дворянина и зажиточной горожанки, это серьёзный козырь в его руках. Как-то в библиотеке, Нойко столкнулся с Альмекой. Она не поздоровалась с ним, и сделала вид что увлечена книгой.
- Альмочка - обратился он к ней - что с тобой?
Она взяла книгу и пересела на другой стол. Нойко подошел к ней опять.
- Мы же всегда были только друзьями, и я очень ценю твою дружбу, пожалуйста не сердись.
Альмека взяла книгу пересела за самый дальний стол, было видно что она готова разразрыдаться. Нойко понял что она оскорблена и обижена и решил оставить её в покое.
Он стал привыкать к жизни в городе, чистой одежде, ванным, трапезам за столом. Иногда он забирался на городскую стену, вдыхал свежий ветер, и вспоминал степь. Однажды он yвидел, как в сторону города летят перепуганные птицы. Вдали поднималoсь огромное облако пыли, поднятое копытами бесчисленных лошадей. Войско кочевников возвращалось из Ассении. Нойко был готов сгореть от стыда. Пока его собратья воевали и проливали кровь, он жил здесь в неге, облачённый в парчу, да ещё и успел жениться! Собрав свой отряд, они поехали встречать земляков. Чистые, с уложенными волосами, на расчёсанных конях, в сверкающих доспехах, они выглядели, как отряд игрушечных солдат. Первые вестовые летели к ним навстречу с улюлюканьем. Их доспехи были порублены, грязные волосы слиплись, от всех страшно воняло. Никто не обратил на опрятный вид Нойко и его людей внимания, все были страшно рады их видеть. Тахтан обнял его, Нойко думал он его сейчас придушит. На его лице был свежий шрам и глаз сильно воспалился.
- Ты сегодня же вечером будешь у дворцового лекаря - сказал ему Нойко.
- Зачем, брат, само заживёт - удивился тот.
Нойко и его люди узнали про Ассенийский поход. Обязав копыта коней войлоком, кочевники подошли к столице Ассении затемно, самым ранним утром. Забросив арканы на зубцы стен, передовой отряд проник в город и перебил стражу. Открыв ворота, степняки ворвались внутрь, двинулись в казармам, и подожгли их. Выбегающих оттуда солдат встречал град стрел. Городская элита и часть гарнизона смогли укрыться в цитадели. Кочевники мобилизовали обезумевших от ужаса горожан разрушать её стены. Чолон вёл штурм лично, и в жестокой схватке на обломках цитадели получил отравленную стрелу. К вечеру он умер. Степняки поступили с подверженными Ассенийцами, также как те поступали с побеждёнными, город был предан огню и мечу, в память о погибшем вожде. Войско возвращалась в степь выбирать нового хана.
- Я поеду с тобой - сказала Рошанна.
- Роша, там нет домов, нет ванн, как ты будешь жить в юрте?
- Я буду там где ты - не уступала она.
Дорога была дальняя, и концу пути Рошанна заболела. Аульные лекари занимались ей, как могли. Старший сын Чолона давно погиб на охоте, средний был дурачком, а младшие были совсем крошками. Ханом выбрали Шобергу. Статус Нойко от этого ещё больше поднялся, но его это чрезвычайно раздражало. В городе он скучал за степью. В степи он хотел в город. Он не знал к какому миру он принадлежит теперь. Он думал только о здоровье Рошанны. Когда он шел первый раз после выборов к юрте Шобергу, на него смотрели как будто он пророк, и идёт на встречу с богом.
- Я безмерно рад как ты повёл себя в Палабрии, сын мой - Шобергу обнял его - Ты мобилизовал солдат, не дал им раскиснуть, ты учил грамоту иноземцев, и породнился с ними! Другой бы на твоем месте бы пьянствовал, и не выходил из веселых заведений. Ты показал себя, как настоящий лидер. Я отправляю гарнизон восстанавливать столицу Ассении, это будет наш форпост на континенте. Ты возвращаешься в Палабрию. Ты будешь нашим послом. Ты знаешь эту страну, как никто. Твое посольство будет связующим звеном между степью и порабощенной Ассенией. Нам присягнули все их вассалы. Когда мы вошли в прибрежные города, то встретили там чужестранцев, приплывших из за морей. Это они привозят сюда безделушки, которые в такой цене. У них есть корабли, которые бороздят океаны, и они хитры как лисы. За торговцами всегда идут солдаты. Мы должны быть готовы. Ты сын, которого у меня никогда не было. После меня ханом будешь ты. Наша династия простоит 1000 лет. И плодись, плодись, сын мой - Шобергу стиснул его плечо - Плодись от Рошанны, плодись от наложниц, плодись от каждой шлюхи. Рожай сыновей. Пусть семя благородных превозмогает на земле.
Нойко с радостью согласился, он хотел быстрее доставить Рошанну городским лекарям. Они отправились в обратный путь. Ей становилось всё хуже. Нойко торопился, и город был совсем близко. Она умерла в одном дне пути от столицы. Она была беременна. Нойко рыдал два дня у её тела, потом был вынужден продолжить путь, тело нужно было придать земле по обычаям её народа.
Отряд двигался молча, даже кони ступали как-то тихо, лишь позвякивали доспехи, да сабли стучали о кованные сапоги. Палабрийские крестьяне кланялись им в пояс.
- Я для вас полубог в золочённой кольчуге - думал Нойко - Но даже такие земляные черви, как вы имеют право на счастье, но не я. Сегодня вечером после работы в поле, вы прильнёте в постели к своим толстым уродливым жёнам, а моя красавица будет лежать в земле. Вы будете плодить детей, половина из которых умрёт, а выжившие будут гнуть спину до конца своей жизни.
Городские стены приближались.
- Как я скажу её родителям, её землякам, что не уберёг их красавицу, их дочь? Я буду жить в этом городе, как в заточении. Жить во дворце, где был так счастлив с ней. Идти по улице, где я её встретил в первый раз. Она же всегда будет стоять там и оглядываться на меня, улыбаясь, когда наши глаза встретились впервые. Её призрак никогда не оставит меня. Да, я буду знатным вельможей, может даже ханом, у меня будут десятки сыновей от самых красивых женщин этого мира, но я никогда не буду счастлив простым человеческим счастьем, которое боги даруют даже копающемуся в земле смерду.
Он ощущал некую потерю невинности. Ещё совсем недавно он летел по этим полям, в неудержимой атаке ханской кавалерии. Не было Рошанны. Был жив Чолон. В голове не было никаких мыслей, кроме как рубить врагов. Рошанны нет. И нет Чолона. Вдруг вспомнились родители. Лицо матери было, как в тумане, оно было как-бы затянуто облаком, он был совсем ребёнком, когда она умерла. Вот он сидит на коленях у отца, перед последним походом, и ковыряется в его доспехах. Больше он его никогда не видел. Мысль о родителях совсем разбередила его душу, но потом принесла некое облегчение, наполнив сердце сладкой тоской. Они все там, на небе, и отец, и мать, и Рошанна, и Чолон, они будут ждать его там, пока его тоже не заберёт Большой Волк. Он солдат, и должен продолжать битву. Он отстоит свою стражу до конца. Городские стены приближались, он смотрел на них воспалёнными от слез глазами, а сердце разрывалось от боли, которая не пройдёт никогда.
