Боря.
Я хожу в спортзал, прозванный народом Brighton Beach Cоuntry Club. Он находится в самом сердце Бруклинского района Brighton Beach, старинном месте обитания русской иммиграции в США. Когда-то это был опасный чёрный район. Русская иммиграция семидесятых-восьмидесятых годов была в основном из Одессы, бывшие одесситы облюбовали Brighton Beach из-за близости к морю и заполонили его, вызвав тем самым подъем цен на рент. Чернокожее население, жившее в основном на пособия переехало в более недорогие места, оставив одесских евреев открывать русские магазины и рестораны. Встав на ноги, люди не оставались на Брайтоне, они покупали дома в Лонг-Айленде и Нью-Джерси, Брайтон стал пустеть, цены на аренду жилья упали, и район заполнили мексиканцы-гастарбайтеры. Жизнь в пригородной Америке стабильна, спокойна, красива и чрезвычайно скучна. Прошли годы, и люди первой волны русской иммиграции, выйдя на пенсию стали возвращаться на Брайтон, где можно пешком дойти до океана, до аптеки, и до парикмахерской. Распавшиеся семьи, которым больше не нужен был большой дом за городом, и просто люди, предпочитающие квартиру недалеко от метро и супермаркета тихой жизни в пригороде, где нужно стричь газоны и убирать снег. Оборотистые русские строители скупали землю, сносили старые дома, и строили новые современные кондоминиумы. Через 30 лет, Брайтон стал снова русским, но это было уже другой, современный Брайтон, больше напоминающий Москву, чем Одессу. Поменялись рестораны, вместо шашлыка с водкой, на Брайтоне теперь можно цедить Мальбэк и жевать салат с Арагулой, любуясь волнами Атлантики. Современные русские супермаркеты на Брайтон-Бич предлагают экологически чистые продукты со всего мира, а не замороженные пельмени с пресловутым сервиладом[1]. Появился новый спортзал, с теннисными кортами, крио-баней и бассейном с солёной водой. И машины, машины наших земляков. На парковке спортзала редко можно увидеть машину классом ниже чем Mercedes, я понимаю в Москве хорошими тачками никого не удивить, но для либерального Нью-Йорка это новое зрелище. Спортзал облюбовали местные пенсионеры, которые ходили туда пешком. Они подолгу занимали оборудование, без конца разговаривали, и мешали всем. Как-то ко мне обратился пожилой одесский еврей Боря, он был в США всего несколько лет, переехал к детям, и почти не говорил по-английски. Ему надо было уладить какой-то вопрос с администрацией, а никого из русскоговорящих сотрудников не было рядом. Я нехотя согласился; заниматься этой ерундой мне совершенно не хотелось, но отказать пожилому человеку я не мог. Как я и предполагал, решение вопроса было нудным и долгим, мозг советского пенсионера несовместим с американским офисным мышлением. Я проклинал момент, когда попался ему на глаза.
- Как хорошо говоришь по-английски - сказал мне Боря - давно здесь?
- 25 лет - ответил я.
- А я ведь тоже мог прожить здесь всю жизнь - Борис тяжело вздохнул.
И он стал мне рассказывать свою историю, «ну всё пипец мне, накрылся спортзал сегодня» подумал я вначале, слушая его и продолжая заниматься, потом отложил гантели, сел на тренажёрную скамейку, внимал его словам, глядя в грустные еврейские глаза.
Я родом из местечка - начал он - когда пришли немцы, мы не стали эвакуироваться, хотя слухи о зверствах уже были. «Немцы - цивилизованный народ», говорили старики, «хуже чем при коммунистах не будет». Когда немцы вошли в наше местечко, они согнали всех на окраину и заставили взрослых выкопать гигантскую яму. Потом выстроили нас на краю и открыли огонь. Мой дедушка, шепча молитву дрожащими губами, закрыл меня и сестру собой. Рошелл повезло меньше, пуля попала ей прямо в лоб. Ей было шесть. Немцы засыпали нас наспех землей и ушли. Я был залит кровью своих родственников, и к ней прилипли комья земли. Их тела вначале были тёплыми, а потом стали холодным и очень твёрдыми. Когда стемнело я выбрался из могилы и пошёл в лес. Наверное, то что я был ребёнком помогло мне не сойти с ума. Я чётко понимал что произошло, но видимо не до конца отдавал себе отчёта о случившемся. В лесу я набрел на несколько десятков солдат, пробившихся из окружения. У них были палатки, оружие и консервы. Так я стал партизаном. Я был настоящим сыном полка. Я закончил войну в Берлине в 45-м. Мне было 16. Вернувшись домой, я был счастлив восстанавливать родную страну. Но в 18 меня призвали в армию. Мои ордена, включая «За взятие Берлина» не имели для призывной комиссии никакого значения. Я служил на дальнем востоке, мы отгружали разбитую военную технику на американский баржи, они скупали металлолом. Лом везли поездами с востока, и с юга, с Маньчжурии. Мы грузили лом с товарняка в порту на наше судно, встречались с американцами в нейтральных водах и перегружали к ним. Я помню раз, пьяный крановщик раскрыл «клешню» не донеся до американской баржи, и часть дрэка высыпалась к нам на палубу и в океан.
- Shikker nebish - я в сердцах выругался на идиш, предвидя лишнюю работу - kaсker clutz.
- Bist ir idishe? - Вдруг послышалось с американской баржи. Это был их капитан.
- Уо. - Смутившись ответил я.
Мы разговорились. Он был из Бруклина. Кран сломался, на сегодня был отбой. Мы отшвартовывались и разворачивали обратно в порт.
- Прыгай ко мне - вдруг сказала он на идиш - мы в нейтральных водах, они ничего не смогут сделать, прыгай, парень, в этой мелихе тебе ничего не светит, я живу в Бруклине, в еврейском районе, там одни евреи, все говорят на идиш, все вывески на идиш, даже английский не нужен, я тебя устрою, помогу с документами, найду тебе работу, у меня три дочери, прыгай, yongelle!
Расстояние между кораблями все увеличилось.
- Я не могу так. - сказал я ему.
Мы отшвартовались и разошлись в море. Больше я его никогда не видел. С американской стороны, баржа всегда приходила другая.
После демобилизации я поступил в проектный институт, потом НИИ, женился, двое детей, с большим трудом получили двухкомнатную в хрущевке. Дети уехали в начале девяностых, а я остался, не хотел покидать родной город. Сейчас переехал с внуками сидеть, да и помирать скоро. А сам часто думаю, что было бы если я б прыгнул тогда?
Боря тяжело вздохнул, поднялся с тренажерный скамейки, и держась за спину, заковылял к выходу, шаркая ногами.
- Внуки скоро со школы придут, а родители-то на работе.
Я в оцепенении смотрел но его удаляющуюся сутулую фигуру. Этот согбенный беспомощный старец пережил расстрел, лежал в братской могиле со всей своей семьёй, был партизаном, и брал Берлин?! Это же титан, великан среди людей, Супермэн отдыхает, Росомаха курит в коридоре.
Около входа какая-то американка обратилась к Боре с вопросом.
- Но инглиш. - Ответил он, смутившись и с трудом толкнул тяжелую двери раздевалки.
[1] Вы чё до сих пор, бля, колбасой не наелись?
